Ностальгия как культурный феномен: дискурсы прошлого в модерне и постмодерне

В первую очередь, это касается области так называемых “memory studies” или исследований памяти, которые являются важной областью для истории, философии и гуманитарного знания в целом, поскольку позволяют понять, как память и особенности ретроспективной рецепции формирует наше понимание прошлого, настоящего и будущего. Эта область междисциплинарного знания изучает, как индивидуальная и коллективная память, а также механизмы ее сохранения и передачи влияют на формирование культурных идентичностей, политических убеждений, социальных норм и ценностей. Так, для исторической науки memory studies позволяют переосмыслить события прошлого через призму того, как они запоминаются, закрепляются и интерпретируются в разные исторические периоды и культурные контексты. Memory studies помогает понять, как прошлые события и переживания формируются, сохраняются и переходят из поколения в поколение.

Для философии memory studies помогают в осмыслении природы человеческого сознания, времени и самоидентификации. Ученые и мыслители изучают то, как память определяет наше понимание себя и мира вокруг нас, а также как она влияет на наши моральные и этические решения. В целом, в гуманитарном знании, memory studies играют важную роль в понимании культурных процессов, социальной динамики и формирования коллективных идентичностей. Они помогают раскрыть механизмы создания и распространения исторических, культурных и социальных норм, а также влияние памяти на процессы возникновения конфликтов и примирения противоборствующих сторон. Таким образом, memory studies играют ключевую роль в расширении нашего понимания прошлого, настоящего и будущего, а также в осмыслении человеческой природы и общественных процессов.

Понимание феномена ностальгии в дискурсах модерна

Интересно, что в сам термин “ностальгия” вошел в академический обиход в середине XVII века, причем понимался он в контексте психического заболевания. Медицинские трактаты предписывали лечить ностальгию пиявками и травяными отварами. В XX веке ностальгия часто рассматривалась в контексте психической или экзистенциальной тоски по ощущению безопасности и бытия здесь-и-сейчас. В работе "Бегство от свободы" немецкий философ Э. Фромм анализирует, как ностальгия и сожаление о прошлом влияют на процесс отделения от базовых человеческих первичных уз, которые связывают личность с ключевыми основами ее существования. Ученый изучает подобные проявления как в частных взаимоотношениях между ребенком и матерью, так и в коллективном взаимодействии социальных групп, например, отношение первобытного человека к своему племени или к природе. Фромм рассматривает эти эмоции как результат стремления человека к утешению и ощущению безопасности в условиях неопределенности и свободы. Он предполагает, что сожаление о прошлом может стать способом преодоления тревоги и страха, связанных с отделением от первичных уз и “вступлением в неизвестное” [1, с. 288].

В контексте разрыва связей с матерью, Фромм указывает на то, что человек может испытывать сожаление о потере единства и защищенности, которые он ощущал в детстве, и стремиться к возвращению к этому состоянию. Относительно сепарации от связей с племенем или природой, ученый предполагает, что человек может ощущать потерю своей связи с традициями и утратой национальной идентичности, что вызывает сожаление и желание восстановить потерянные связи. Таким образом, ностальгия о прошлом играет важную роль в психологическом процессе разрыва первичных базовых уз, напоминая человеку о его прежних связях и стимулируя стремление восстановлению чувства принадлежности и экзистенциальной безопасности.

Однако, в философии культуры модерна существует и иная интерпретация феномена ностальгии, которая истолковывается как проявление того, что Ф. Ницше назвал "ressentiment" [2, с. 407- 524; 3, c. 238-406]. Обида -понятие, широко обсуждаемое в таких работах Ницше, как "О генеалогии морали", - означает глубоко укоренившееся чувство обиды и горечи по отношению к тем, кто, по его мнению, обладает властью или привилегиями. Ницше считает, что обида возникает из чувства бессилия и служит механизмом, с помощью которого человек обесценивает то, чем он не может обладать. В этом контексте ностальгию можно рассматривать как одну из форм негодования, как тоску по прошлому, воспринимаемому как более подлинное или желанное, проистекающую из неудовлетворенности настоящим. Концепция Ницше о ностальгии тесно связана с его критикой традиционных ценностей и морали, особенно тех, что уходят корнями в христианство. Он утверждает, что ностальгия, подпитываемая чувством обиды, может привести к обесцениванию настоящего.

Отметим, что Э. Фромм считает ностальгию обычным человеческим переживанием и рассматривает ее в менее негативном свете по сравнению с Ницше. Вместо того чтобы исследовать ностальгию исключительно как проявление чувства обиды, Фромм считает, что она может служить источником связи с корнями, культурой и обществом. Можно сказать, что взгляд Фромма на ностальгию более эмпатичен, он подчеркивает необходимость для людей найти аутентичные связи и принадлежность к общим культурным идентичностям в прогрессивно меняющемся мире.

Возвращаясь к понятию Ницше, отметим, что ресентимент как феномен характеризуется им чувством зависти, обиды и бессилия. В отличие от простого чувства гнева или разочарования, обида действует на более глубоком уровне, проистекая из ощущаемого чувства неполноценности или виктимности. Согласно Ницше, обида возникает, когда люди, не имея возможности заявить о себе напрямую, прибегают к пассивно-агрессивной тактике, чтобы подорвать позиции тех, кого они считают выше себя. Чувство обиды часто проявляется как желание мести или возмездия тем, кто воспринимается как угнетатель, что приводит к искажению ценностей и деградации моральной позиции.

Ностальгия в ницшеанском понимании этого феномена обычно трактуется в модерне как сентиментальная тоска по прошлому и играет важную роль в формировании коллективной памяти и культурной идентичности. По мере развития и трансформации социальной иерархии ностальгия становится мощной силой, которая стремится сохранить заветные нарративы и традиции. Проявляясь в культурных артефактах, ритуалах или исторических памятниках, ностальгия служит механизмом, способствующим формированию чувства преемственности и принадлежности в сообществах той или иной численности. Однако под сентиментальной оболочкой скрывается сложное взаимодействие эмоций и мотивов, включая чувства утраты и утопической тоски.

Таким образом, в ницшеанском варианте философии модерна понятия ресентимент и ностальгия пересекаются, подчеркивая симбиотическую связь между индивидуальной психологией и коллективной памятью. Обида, подпитываемая чувством неадекватности и бессилия, часто находит свое выражение в ностальгических чувствах, идеализирующих романтизированное прошлое. Прославляя ушедшие эпохи и почитая мифические фигуры, отражающие скорее стереотипное представление о прошлом, нежели научно объективное, люди ищут убежища от современных трудностей, приписывая свои невзгоды внешним силам, не зависящим от них. Этот нарратив жертвенности и ностальгии по утопическому прошлому служит мощным инструментом для мобилизации коллективных действий, поскольку сплачивает сообщества вокруг общего чувства идентичности и цели. Понимание взаимосвязи между негодованием и ностальгией имеет решающее значение для понимания динамики культурной эволюции и исторической интерпретации. Признавая, как обида может быть сформирована через ностальгические нарративы, мы получаем представление о механизмах, лежащих в основе создания коллективной памяти. Более того, исследуя мотивы, лежащие в основе ностальгической тоски, мы можем обнаружить идеологическую подоплеку культурных движений и исторических ревизий событий далекого прошлого.

• Ностальгия в контексте теории культуры постмодерна

Понимание ностальгии в прошлом столетии и начале нового существенно трансформировалось. Если в начале XX века ностальгия рассматривалась как психоэмоциональное состояние, то с течением времени она начинает восприниматься как результат распространения философии культуры потребления. Постмодернизм способствует оформлению этой новой концепции: в этом случае ностальгия уже не принадлежит определенному месту и времени и не отражает конкретную историческую действительность, а становится автореферентной. Она отрывается от контекста, может тиражироваться и принадлежать любому субъекту. Литературный критик и теоретик марксизма Фредерик Джеймисон дает этому явлению определение – «модус ностальгии» [4, с. 816].

Понятие ностальгии трансформировалось и ранее. Историк Томас Додман в своей работе «Чем была ностальгия: война, империя и время смертельных эмоций» исследует, как в Новом времени изменялась концепция данного понятия [5, с. 275]. Наиболее ранние источники, в которых упоминается ностальгия – это произведения Гомера, шумерский «Эпос о Гильгамеше», египетский, арабский и китайский эпосы. Корень «Ностас» понимается в этих древних работах как «возвращение домой». Тот же мотив возвращения становится ключевым для христиан и превращается в трагическую невозможность повторного обретения рая Эдема.

Непосредственно термин «ностальгия» принадлежит уже к более позднему времени. В XVII веке путем прибавления к греческому корню еще одного, «алгос», означающему боль и страдание, появилось слово, которое мы используем по настоящий момент. Таким термином средневековый врач описывал состояние больного, которым чаще всего являлся пациент, совершивший какое-либо путешествие и переживающий последствия адаптации к новым условиям (торговец, солдат, студент). Профилактика ностальгии не была результативна, и технический прогресс привел к большему ее распространению. Антрополог Светлана Бойм называет это эпидемией, вызванной стремлением к постоянству внутри хаотично организованной действительности [6, с. 680].

Современная культура, традиционно включающая в себя два полюса – высокую (элитарную) и популярную (массовую) культуру, преемственна по отношению к концепции модерна. Соответственно, она заведомо ностальгична, поскольку избирает в качестве референта модернистскую философию – однако, перерабатывая и даже отрицая её. Так, например, исследователи отмечают, что постмодернистская множественность культурных различий является ничем иным как ответом на монополизм высокой культуры с её эстетическими стандартами [7, с. 37 - 49].

Анализируя подходы различных теоретиков постмодернизма к понятию ностальгии, можно выделить две крайние точки зрения: постмодерн является либо преодолением модерна, либо его антиподом. Например, Жан Бодрийяр занимает вторую позицию, по его мнению, завершение эпохи модерна неразрывно связано с концом демократии и общества в целом – таким образом, современная философу действительность представляет собой противоположность модерна [8, с. 95]. Социолог Брайан Тернер, напротив, придерживается мнения, что постмодерн не обязательно сопротивляется своему предшественнику и может существовать без негативной реакции на него [9, с.1-13]. Таким образом концепция постмодернизма как хронологического следствия модерна обладает социально-политическим потенциалом, так как развивает общественные идеи о многообразии и открытости без ностальгической спекуляции об утерянном сообществе, не противопоставляя новое и старое.

П. Старобин связывает активное проявление ностальгии с крупными изменениями в экономике и культуре XX века, когда индустрия совершила очередной скачок [10, с. 354 - 358]. И если сначала эта трансформация осмысливалась социологами как переход от традиционного социума к современному обществу, то постмодерн заговорил, словами Бодрийяра, о «конце общества» в принципе. Ностальгический дискурс перестал ориентироваться на конкретную действительность, он закрепился «вне» истории, и, следовательно, эмоциональной биографической связи с реальным пространством и временем, становясь таким образом доступным для потребления любым субъектом. Ф. Джеймисон использует определение «модуса ностальгии» в этом смысле, когда описывает кинематограф, эстетизирующий американскую провинцию. Здесь визуальный ряд является инструментом для достижения единства и цельности среди разрозненности и нестабильности, а артефакты времени, их собирательство и накопление обещают обретение идентичности. «Модус ностальгии» не мыслится с точки зрения истинности или ложности - более значимым является то, какую роль ностальгия начинает играть в политике, экономике и определении личностной и социальной идентичности.

Кроме того, понятие «дома» в постмодерне радикально трансформируется. Субъект нового времени не привязан ни эмоционально, ни физически к определенному локусу и может совмещать множество ролевых моделей. Каждая из сфер жизни формирует новую идентичность, и при активной смене мест жительства, учащенного ритма современности, регулярных перемещениях в пространстве, субъект перестает идентифицировать конкретное место как дом. Он находится в положении «между», таким образом утрачивая идентичность и ценностную картину мира.

Постмодернистская ностальгия становится «плоть от плоти» потребительской культуры. В основе своей данная концепция ориентируется на принципы неолиберализма, рациональности, но идентичность, ценности, самоопределение субъекта предопределены существующей системой координат, его свобода фикциональна – иллюзия выбора в его отсутствии. Культура новой эпохи создает обновленную целостность из разрозненных элементов прошлого, переосмысливая и преодолевая его – прошлое теряет свою историческую конкретику. Так ностальгия, «боль по возвращению домой», становится товаром в постмодерне: тиражируется и «дом», и «боль». В конце концов, тиражируется и сама идентичность. Тиражируясь, ностальгия становится товаром. Её физическим воплощением (максимально приспособленным для покупки и продажи) становятся артефакты прошлого, вещи, предметы, сопровождающиеся активными эмоциональными нарративами, сформировавшимися внутри коллективной памяти. И хотя постмодерн постулирует ценности индивидуальности, выбора, желания самого субъекта в противовес общим идеям, по факту он возвращает «покупателя» ностальгии к тому, от чего обещал избавить. История теряет целостность, индивид теряет идентичность. Ф. Джеймисон уделяет особое внимание тому факту, что воспоминания в концепции ностальгии преимущественно позитивны. Картины прошлого, которые использует СМИ при воспроизводстве реальности, порождают романтизированную картину мира. Американские культурологи Майкл Пикеринг и Эмили Кайтли отмечают, что историзм внутри постмодернистского дискурса приобретает игровые черты [11, с. 919 - 941]. Прошлое «воссоздается» из определенных отобранных фрагментов, приобретает положительную окраску, в то время как настоящее представляется нестабильным и хаотичным. При этом многие авторы считают, что нецелесообразно отделять историю в субъективном понимании от её интертекстуального воплощения, поскольку это отрицает возможность анализа всего, что не являлось бы историческим текстом и угрожало бы глубокому пониманию прошлого. Взаимодействие с прошлым единичного субъекта ограничивается автонаррацией или включением себя в сообщество, являющееся носителем коллективной памяти. Таким образом, как пишет Ф. Джеймисон, ностальгия фиксируется в сознании в качестве «жажды картин прошлого», репрезентует несуществующее, всё более удаляясь от своего первоначального значения.

Ностальгия может классифицироваться, исходя из объекта, отражением которого она может являться. Одной из концепций современной ностальгии, предложенной Р. Робертсоном, является «потребительская» ностальгия [12, с. 115 - 137], когда эмпирический опыт и носитель ностальгии становятся товаром. В дальнейшем такое понимание видоизменялось в зависимости от различных исследовательских подходов. Другая концепция, автором которой является П. Грейндж, включает в себя две стороны явления [13, с. 204]. Первая – это психоэмоциональное проявление ностальгии, аффект, настроение, вторая – это ностальгия как товар или социокультурная практика, модус. Данная концепция вырастает из понимания культуры как гиперреального, насыщенного рефренами и репликами медийного поля и включает в себя ностальгию в качестве характерной черты общества, его стиля. Однако в этом случае исторические и общественные контексты теряют свой смысл, так как культура представляет собой всего лишь набор случайных явлений, закрепленных в общественном сознании в случайном порядке. Становится невозможной выборка релевантных эпохе исторических или художественных текстов и документов, а нарративы прошлого представляют собой только компиляцию различных элементов. Обращаясь к работам Пикеринга и Кайтли [14, с. 919 - 941]. можно сказать, что ностальгия в рамках данной концепции – ничто иное как ситуативный набор текстов, существующий вне активного участия воспринимающей аудитории. В ситуации хаотичной медийной генерации смыслов прошлого, уравнивающей любые исторические тексты, неизбежно нивелирование их ценности и значений. Не только ностальгия становится товаром, товаром также становится эмпирический объект ностальгии.

Еще одна постмодернистская концепция ностальгии представляет её как идеологический конструкт или состояние общества и памяти. Ностальгия как товар может быть использована для сведения счетов с прошлым – как инструмент государственной диктатуры. Такой формат распространён в постсоциалистических обществах, что усугубляет мироощущение как хаотичное, трагическое, нестабильное. Экономика поддерживает эту стратегию: упаковки «товара» трансформируются, позволяя не утихать потребительскому спросу. Исследовательница С. Хворстовска оценивает этот процесс капитализации ностальгии следующим образом: личные опыт и чувства становятся товаром и, следовательно, объектом для манипуляций [15, с. 52 - 70]. Они вытесняют на рынке индивидуальный опыт переживания прошлого и заменяют продуктами, вторичными по отношению к истории. Таким образом, объектом потребления коммерционализированной ностальгии становится она сама. Отмечается, что потребитель ностальгии может игнорировать историческую действительность, например, молодые люди с теплом «вспоминают» времена, в которых не жили, а старшее поколение превозносит эпоху, негативно отразившуюся на их жизнях. Нарратив «прошлого» становится вторичным по отношению к своему историческому образцу, романтизируется благодаря коммерческой стратегии. Так, например, мифологизируется советское прошлое в современной России.

Несмотря на технологический прогресс и устремление в будущее, постмодернистская концепция ностальгии идет рука об руку с представлением о коллективном прошлом. Современная культура, как бы парадоксально это не звучало, устремляется одновременно и к прошлому (феномен коллекционирования, особое отношение к ретро и винтажу), и к будущему (культ молодости, технологичности). Стиль ретро, например, проявляет себя как превращение новых вещей в старые, посредством обращения к стилю и веяниям ушедшей эпохи. Ностальгия в постмодерне выстраивает индивидуальную память, посредством приобщения к артефактам прошлого, но в их частном виде – музеи заменены маркетплейсами, где каждый потребитель может составить собственную идентичность. В случае ускоренного времени, нестабильности, хаоса, признаки эпохи могут стать инструментами приобщения к романтизированному детству, как периоду стабильности. Ностальгия формирует особое отношение к прошлому, воспроизводимому посредством вещей: не сентиментальное, а ценностное.

Таким образом, концепция ностальгии в постмодерне зачастую также связывается с любовью к прошлому. Политический дискурс использует эмоции в качестве строительного материала для коллективной идентичности, размывая индивидуальность опыта и переживания – производятся необходимые «настроения» внутри общества.

Заключение.

Если ностальгическое состояние сознания референта в XVII веке могло разрешиться возвращением на родину, то ностальгия-товар возвращения не предполагает. Ностальгия в постмодерне подвергается коммерциализации – как и её памятный объект, так и референт ностальгии.

Исследование сходств и различий в понимании ностальгии в теориях культуры модерна и постмодерна представляет собой интересную задачу, позволяющую оценить эволюцию культурных концепций и их влияние на восприятие времени, памяти и идентичности. В модернистской перспективе, ностальгия рассматривается как стремление к утраченной целостности, к идеальному прошлому, которое часто воспринимается как времена более простые и значимые. Для Ницше ностальгия может быть источником силы или слабости, зависящей от способности индивида интегрировать прошлое в свою жизнь. Фромм, в свою очередь, рассматривает ностальгию как попытку идентифицировать себя через привязку к прошлому и чувство безопасности, которое это приносит.

С другой стороны, постмодернистские теории, такие как теория Фредрика Джеймисона и Жана Бодрийяра, представляют более комплексный взгляд на ностальгию. Джеймисон видит в ностальгии манипуляцию медийной культурой и потерю исторической памяти в условиях постиндустриального общества. Он утверждает, что в современной культуре ностальгия используется как механизм управления массами, создание ложных идеалов прошлого для контроля настоящего. Бодрийяр же рассматривает ностальгию как результат гиперреальности, где реальность и симулякр становятся неотличимыми. В его работах отмечается, что в постмодернистском мире ностальгия становится не столько за чем-то конкретным, сколько за самой идеей прошлого, за идеализированными образами, которые создаются культурой.

Таким образом, сходство в понимании ностальгии между модернистскими и постмодернистскими дискурсами заключается в осознании ее важности для формирования идентичности и ощущения принадлежности и самоидентификации. Однако, различия состоят в том, как эти теории анализируют природу ностальгии: модернистские теории обращаются к личному опыту и внутренним переживаниям, в то время как постмодернистские теории подчеркивают влияние социокультурных факторов и медийной манипуляции.

1. Фромм Э. Бегство от свободы.-М. Издательство АСТ,2022.- с. 288.
2. Ницше Ф. К генеалогии морали // Ницше Ф. Соч.: в 2т.Т.2. М.,1990. с. 407- 524.
3. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла//Ницше Ф. Соч.: в 2т.Т.2.М., 1990. c. 238-406.
4. Джеймисон Ф. Постмодернизм, или культурная логика позднего капитализма. -изд.2-е, исп. /перевод .англ. Д. Кралечкина; под научн. ред. А. Олейникова. - М.: Изд.-воин-та Гайдара, 2019. – c. 816.
5. Dodman, Thomas. What Nostalgia Was. Chicago & London: The University of Chicago Press, 2018. – p. 275.
6. Бойм С. Будущее ностальгии.: Новое литературное обозрение, 2019.- c. 680.
7. Петров А. Носталгија као савремени културни феномен//Зборник Матице српске за друштвене науке. – Нови Сад, 2020. – Г. 71, бр. 173 (1). – c. 37–49.
8. Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального -Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000. – c. 95.
9. Turner, Bryan S. Periodization and Politics in the Postmodern. In: Bryan S.Turner (ed.), Theories of Modernity and Postmodernity. London: Sage, 1990. - p. 1–13.
10. Starobin, Paul. Politics of the Past. National Journal, XXVIII (7), 1996 - p. 354– 358.
11. Pickering, Michael and Emily Keightley (2006). Modalities of Nostalgia. Current Sociology, 54, 2006. - p. 919–941.
12. Robertson, R. ‘After Nostalgia? Wilful Nostalgia and the Phases of Globalization’, in B.S. Turner (ed.) Theories of Modernity and Postmodernity, London: Sage, 1990. - p. 115-137.
13. Grainge, Paul. Monochrome Memories: Nostalgia and Style in Retro America. Westport, CT: Praeger, 2002. – p. 204.
14. Chrostowska, Sylwia D.Consumed by Nostalgia? SubStance,122,2010.-p. 52–70.